Одним из самых известных художников Ульяновской области является Пластов Аркадий Александрович родившийся 31 января 1893 г. в с. Прислониха Симбирской губернии в семье потомственных иконописцев. Учился Аркадий Александрович в Симбирском духовном училище, а позже в семинарии. Затем переехал в Москву и поступил сначала в Строгановское училище, а потом в Московское училище живописи, где его учителями были величайшие художники. В 24-летнем возрасте Аркадий Александрович вернулся в родное село и всю жизнь посвятил ему.

Пластов один их наиболее ярких, высокообразованных и самобытных мастеров, посвятивший творчество уходящему с исторической сцены российскому крестьянству. На малой родине художника рождались сюжеты, образы, позволявшие понимать смыслы жизни, смыслы Бытия. Четыре поколения жителей родного села предстали в его картинах, портретах. С одними героями своих произведений он был знаком еще с детских лет, другие росли и взрослели на его глазах. Окрестности же Прислонихи запечатлены почти во всех произведениях Пластова.
При жизни Аркадий Александрович получил заслуженное признание. Пластов - Народный художник СССР (1962), лауреат Сталинской премии (1946), Ленинской премии (1966) и Государственной премии им. И. Е. Репина (1972).

Аркадий Александрович Пластов умер 12 мая 1972 в селе Прислониха и похоронен на сельском кладбище среди односельчан.
В селе сейчас есть музей памяти художника, сохранился его дом, некоторое время назад установлен памятник.


Мемориально-документальный музей А.А. Пластова в Прислонихе был открыт в 1988 году. Экспозиция размещается в небольшом скромном здании Правления бывшего колхоза им. М.И. Калинина, который был в Прислонихе в 1930-е годы. Здесь Аркадий Александрович работал несколько лет в качестве писаря сельского Совета и секретаря Комитета бедноты. Кстати, в селе ежегодно проводится ассамблея художников «Пластовская осень».

Но лучше всего о себе расскажет он сам, вот несколько выдержек из его автобиографии:
«В бывшей Симбирской губернии есть село Прислониха. Здесь я родился в 1893 году…
Блаженством, которое не повторится, пролетело детство. …Крохотный синий томик Пушкина «Капитанская дочка» и Кольцовское «Что ты спишь, мужичок» было первое, что я узнал из литературы и что пытался иллюстрировать. Зачем? Кто знает! Не помню сам…
Вот после такого сказочного, дремотного и ласкового детства меня отвезли в Симбирское духовное училище. …Орда в 250 человек, предоставленная самой себе…, была страшной средой, и вспомнить эти пять лет, проведенные там, до сего времени не могу без тоскливого ужаса. … Ученье мне давалось, и у меня всегда было достаточно времени, чтобы, забившись… в укромное место, читать и что-нибудь рисовать…
Осенью 1908 года я перехожу в Симбирскую духовную семинарию. В москательных лавках мы накупаем с отцом малярных красок, кистей. …Мы строим планы обучения живописному делу.
С 1909 года в семинарии ввели уроки рисования (необязательный предмет). Преподавателем был приглашен молодой начинающий художник Д.И.Архангельский, энтузиаст своего дела, необыкновенно восторженный и милый человек. Я был отмечен им с первого же урока, и вот уже 35 лет, как мы с ним закадычные друзья…
В 1912 году я кончил 4 класса семинарии. …Губернская управа постановила выдавать мне стипендию на художественное образование по 25 рублей ежемесячно. Я еду в Москву. Устраиваюсь в мастерскую к… И.И.Машкову для подготовки к конкурсу в Училище живописи, ваяния и зодчества…
Но вот и конкурс. Три дня огромного напряжения – и в результате провал. …Совершенно раздавленный морально, я по чьему-то совету поступаю в скульптурную мастерскую Строгановки вольнослушателем. …Стипендия мне шла исправно. Покровители в моем провале на конкурсе ничего позорного не усмотрели. Москва, обильная всем, не давала скучать. Выставки, музеи, театры…
В 1914 году я поступил на скульптурное отделение Училища живописи, ваяния и зодчества. …Три года я был в училище, кончил головной, фигурный, натурный классы. Обстановка была – лучше не придумать. Споры об искусстве, выставках, театрах… На лето уезжал в свою Прислониху, писал этюды…
Революция (февральская) застала меня на третьем курсе. После того как я, подобно многим, покатался по Москве на грузовике с пулеметами, с красным флагом…, арестовывая приставов, жандармов…, я все же в конце третьей недели с начала революции поехал к себе в Прислониху писать на натуре. Жизнь, однако, внесла свои неумолимые коррективы…
Катаясь на грузовике, забирая в плен ошалелых околоточных, я искренне почитал себя заправским революционером. И только в октябре, когда я приехал в Москву заканчивать Училище живописи и наткнулся совершенно неожиданно на баррикады и стрельбу на улицах, я уразумел, наконец, что революция в такой стране, как Россия, - процесс, который по своему размеру и значению подобен смене геологических эпох…, и что сейчас мало быть только художником, но надо быть еще и гражданином.
Я, толком не разобравшись в происходящем, уехал обратно. …Так я заделался пахарем, косцом, жнецом и т.п. Все эти сельские профессии я немножко знал и раньше, а тут пришлось их осваивать вплотную. Работая из дня в день крестьянином, я полагал, что это лучший случай… наглядеться на крестьянскую жизнь досыта, узнать ее до последней мелочи, чтобы потом уже… воспроизводить ее. Параллельно с этим я рисовал, писал этюды, эскизы, строил планы в целом цикле картин развернуть эпопею крестьянского житья-бытья…
Раздвоение, тянувшееся почти семь лет, кончилось сразу и бесповоротно. Я… связываюсь с Ульяновским губисполкомом, делаю для него ряд работ по живописи и скульптуре и… в 1925 году опять в Москве. …Начались трудности. Не было квартиры, денег, знакомств. Все равно – вперед! …Летом я опять неизменно уезжал в свою Прислониху.
…Все более и более я робел и отступал перед попыткой от этюдов перейти к картине. …Ложная концепция – набить сперва руку, механически накопить материал, а потом создавать картины – завела меня в какой-то странный тупик… Я копил капитал, не пуская его в оборот. … Делать этюды в отрыве от хотя бы самой беспомощной композиции – гиблое дело. Это засело в голову крепко. Прозрев, я полегоньку понял…: есть правда этюдная, и есть правда в картине. Если в первой любой… художник может набить руку, то во второй – нет ничего более обычного, как потерять голову. Неопровержимо было одно: работать надо теперь по новому плану. Все встало на свое место не сразу, но зато несокрушимо и безоговорочно…
В январе 1931 года в нашем селе организуется колхоз. В его организации я принимал горячее участие. В 1931 году в один несчастный июльский день случился у нас пожар. …У меня сгорел дом и все вообще имущество. Все, что до сего времени я написал, нарисовал, - все пропало в пламени, стало пеплом. …Надо было восстанавливать погибшее, и в темпах чрезвычайных. Это было время, когда я медленно подходил к тому, как сделаться, наконец, художником…
Итак, я засел за картины. Наконец-то! Я потирал руки от удовольствия. Многочисленные этюды, зарисовки, эскизы науськивали меня кинуться в битву немедленно, отбросив всякие страхи…
Судьба продолжала баловать меня, подсовывала мне заказы, давным-давно засевшие у меня в голове и ждущие только некоего подхлестывания. …Перед самой войной написал «Ночное», «Овечьи пастухи» и ряд вещей по графике… Выполнил акварелью «Выборы комбеда», «Запись в колхоз», «Подписка на заем». Вот было удовольствие делать эти вещи! Ведь все это прошло когда-то перед глазами…
Наступила война с фашистами. Был я в это время у себя в Прислонихе. В августе 1941 года закончил картину «Немцы идут». Тогда же написал «Пленных ведут», «Один против танка». В 1943 году написал картины «Трактористки», «Гость с фронта», «Наши пришли», «Защита родного очага»…
Хочется сказать об отношении крестьян к моей профессии. Давным-давно, когда я еще был учеником, отношение это отливалось в добродушно-ироническое: «От нечего делать… побаловаться вздумал?». …Много лет спустя, когда уже никакого сомнения не могло быть, что я могу жить не хуже, даже лучше других, и только потому, что мажу картины, мужики стали это одобрять: «Работа чистая, людям не обидная». Очень им хочется видеть изображенной их жизнь, труд, «весельство»… «Спиши-ка ты нас, покажи-ка в Москве-то, как мужики-то живут»…
Сенокосную работу я люблю до самозабвения… Много лет назад я начал собирать этюды сенокоса к будущей картине. …Случай помог мне до некоторой степени сойти с мертвой точки. Как-то… я, бродя по ржаному полю, набрел на ту приблизительно сценку, какая у меня изображена на картине. …Передо мной возникла та упрямая, несгибаемая Русь, которая в любом положении находит выход и обязательно решает поставленную историей задачу. Очень приятной была и самая скромность сюжета. Минимум всего: красок, жестов, действия и т.п., к тому же все это было мне бесконечно известно.
Приходили люди посмотреть картину. …Им было непонятно, что мне за надобность была все это мазать. Ну, сидят и едят. Какой тут интерес? Когда я пробовал пояснить…, почему тут сидят те, кому еще рано полем заниматься, и те, кому уже поздно за него браться, люди оживлялись, сразу входили в самую суть дела. Страшные годы войны и гибель наших людей вставали у каждого перед глазами во всей их трагичности…».